ГЛАВА 1
Как всегда в это время года с неба текла вода. Уже третьи сутки кряду текла… Я находился у себя на даче за городом. Мы очень любили проводить здесь время, особенно летом. Теперь и Ваньке здесь нравилось. Дождь стучал по крыше, убаюкивая меня, валяющегося здесь в старом соломенном кресле. Из-под полуопущенных век я наблюдал то за Ванькой, ползающим по полу и собирающим в кучу разбросанные повсюду разноцветные кубики, то за потолком, безнадежно протекающим уже второй год. Вот и сейчас устрашающее черное пятно понемногу увеличивалось в размере в углу. Многочисленные потоки собирались к центру пятна и срывались оттуда в обшарпанный эмалированный таз, громко при этом булькая…
” Вот и год…” — подумал я, заставив себя приподняться и дотянуться до такого же старинного как и кресло дачного столика. На столике стоял графин с мутным самогоном, который я сейчас медленно наливал в грязный стакан. С пола улыбнулся Ванька, старательно укладывая синий кубик на красный. Я подмигнул ему, заглатывая содержимое стакана после шумного выдоха, а затем закусил маленьким кислым яблоком. Маринка весело улыбалась мне с фотографии с подставкой стоящей на столе. И вот я снова полулежу и созерцаю расползающееся по потолку пятно. Таз наполнился наполовину, поэтому вода падала уже не так шумно.
” Минут через десять таз будет полным… тогда я и вылью…” — подумал я. Почему-то захотелось плакать…
ГЛАВА 2
Ванька был моим единственным сыном — плоть от плоти, как говорится. Но каким же немыслимым образом достался мне этот карапуз, ползающий сейчас у меня под ногами… Не могу сказать что я не люблю его, но, как ни крути, я не могу дать ему того отцовского тепла, в котором нуждался любой малыш его возраста. Я отдавал себе отчет в том, что ребенок не причастен к тому что произошло, но…
Что я мог поделать с собой? Просто я очень сильно соскучился по Маринке…
***
Когда впервые появилась приятная взгляду округлость живота — явная округлость — Маринка была на седьмом небе от счастья. Она визжала как ненормальная и хлопала в ладоши:
— Витя, я знала!.. Я всегда чувствовала, что нас это не коснется! Я сегодня была на УЗИ — они сказали девочка, Витя… Это же наша Олеся!
Маринка поглаживала животик, по-особенному, нежно, словно котенка.
— Марин, ну ты чего, какая Олеся.. Дай ей сначала родиться…
— Конечно Олеся, ну, Витька! Мы же всегда говорили с тобой об этом имени, помнишь? Мы тогда даже еще не спали вместе, — Маринка глупо захихикала.
— Ну ладно, что тут скажешь? — я заставил себя улыбнуться.
На самом деле, в тот момент я далеко не разделял Маринкиного оптимизма. Ведь она родилась в 85-ом в деревне на юге Гомельской области, совсем рядом с Чернобыльской зоной. Она была в группе риска. Врачи разговаривали со мной очень серьезно и обстоятельно — они предупреждали об опасности зачатия… Да и вообще, о многом…
Одна из подруг Маринки была абсолютно бесплодной. Другая отчаялась рожать после второго выкидыша. Третья…
… Выкидыш произошел где-то на 15-й неделе. На Маринку жутко было смотреть — и я , если честно, не был готов к этому и не имел представления, что делать. Но Марина оказалась сильнее и рассудительней меня. Она очень быстро взяла себя в руки и сказала однажды:
— Раз так произошло, значит ребенок и не должен был родиться. Это природа… У него значит была какая-то патология. Поэтому все к лучшему… Мы не будем больше унывать. Ведь не будем, Вить?!
А потом была недоношенная Оленька, которая прожила две недели под колпаком… Дошло до того, что я боялся заниматься сексом. Но Марину не сломило и это.
— Мы на правильном пути… Я верю, — часто твердила она. Но я уже не верил…
И вот, после очередного выкидыша я расклеился окончательно. Мне было жаль и Марину, и себя, в конце концов! И я совершенно был растерян. Я боялся возвращаться домой. Я выпивал втихаря… Так мне было спокойнее. А она не уставала твердить:
— Если я не рожу — зачем тогда жить?! — и почему-то всегда улыбалась при этом.
На приеме у психотерапевта нам посоветовали повременить с ребенком пару лет, а Маринке пройти оздоровительный комплекс в спецклинике. Мне же, отдельно, намекнули о том, чтобы я постепенно готовил супругу к действительности — детей у нас быть не может. И я уже был готов к этому.
Маринка принимала противозачаточные средства и наша жизнь стала налаживаться. Она перешла в спокойное русло. Теперь мы чаще бывали на загородной даче, подолгу проводили там время. И мы почти не говорили о детях…
***
— Он отрицательный! — как гром среди ясного неба прокричала однажды Марина. Ее глаза горели.
— Кто?!
— Результат… Тест показал… Я беременна…
— Марина, да как же так ? Ты что — и года еще не прошло. Врачи ведь…
— Витя, у нас будет сын! Ваня. Я знаю об этом…
ГЛАВА 3
Не жалея никаких средств я поместил жену в специальный профилакторий, под непрерывное зоркое око врачей. Хороших специалистов. И беременность протекала идеально. Я сам уже не сомневался — все будет хорошо. Очередное УЗИ, на 9-м уже месяце, определенно показывало отсутствие пороков и всяких патологий у нашего малыша. У нашего мальчика.
Ванька родился в срок крепким и здоровым пареньком, весом почти в четыре кило. Я ни на секунду не отходил от Маринки и был рядом, созерцая процесс самого прекрасного чуда, какое может быть на этой планете — рождения новой жизни. Я был просто счастлив! Я почти не видел улыбающуюся Маринку и орущего на весь этаж сына. Я ощущал нечто…
Маринку с малышом продержали около двух недель — случай все-таки необычный. Но все было в норме. За это время я обустроил в квартире детскую комнату. Я носился как умалишенный, покупая всякие мелочи для грудничка.
Однако, счастье было недолгим. Сначала у Маринки пропало молоко, но мы не придали этому большого значения — бывает. Но не тут-то было. Марина день ото дня стала терять в весе. Очень стремительно терять. Когда Ваньке, кстати прекрасно развивающемуся, исполнилось четыре месяца и он уже начал присаживаться, держась за руки — Маринка весила около 45 кг! Я не на шутку испугался. Как оказалось, не зря…
Марина медленно но верно умирала в онкологическом центре. Что у нее было никто определенно так и не сказал. Ясно было одно — рак поедал ее изнутри. К лету, когда Маринка пробыла в клинике уже много месяцев, врачи сказали мне откровенно — шансов на спасение нет…
— Забери меня отсюда… на дачу, — сухими губами произнесла Маринка. Я так и сделал. За Ванькой по очереди присматривали наши родители, а я, на даче, проводил последние дни со своей супругой. На тот момент эмоций у меня уже не было…
В тот день небо было необычайно темное, какого-то свинцового оттенка. Дождь обрушился в обед тяжелыми прямыми потоками, разбивая дорогу в грязь. Он так сильно бил по крыше, что я никак не мог разобрать слов Маринки, сидя в соломенном кресле. Она с трудом поднялась на локтях и указывала пальцем куда-то наверх, на потолок. Я тут же подошел к ее постели и, низко склонив голову, подставил ухо к самым губам.
— Потолок потек… Витя, потолок… — как могла кричала она.
— Сейчас,- крикнул я, выбегая наружу.
Когда я ворвался в комнату, подставляя старый эмалированный таз под потоки воды, Маринка была уже мертва. Ее огромные серые глаза по-прежнему смотрели на мрачное пятно, расплывающееся на потолке…
ГЛАВА 4
Сегодня был день ее смерти. Я привез Ваньку еще позавчера. Ему здесь явно нравилось. Когда не было дождя, он бегал по траве, растущей повсюду вокруг дома и смеялся. Мальчик стремительно развивался и ни разу не болел за два с лишним года своей жизни. Он все уже понимал и знал много слов, но…
Но при этом, за всю свою недолгую жизнь, не произнес ни слова. Он просто смотрел в глаза и молчал. Осознанно так смотрел…
Выпитый самогон и шум дождя сделали свое дело. Я сначала задремал, а затем и вовсе провалился в глубокий сон. Из сна меня вырвал пронзительный плач сына. Я вскочил как ошпаренный, сбив рукой со стола портрет Маринки. Этот снимок я сделал вскоре после рождения Ваньки. Маринка улыбалась, склонив голову набок. Ее глаза светились счастьем. Позже я поставил этот снимок в рамку и привез сюда, на дачу.
Ванька горланил. Вода с переполненного таза обильным ручьем подтекла под него, сильно напугав.
— Ох ты, Боже мой! — Я оттащил Ваньку в сторону, схватил таз и начал выносить его, стараясь не расплескать. Дождь все барабанил по крыше, но уже значительно спокойней.
Когда я с пустым тазом зашел в дом, то увидел, что Ванька сидит на полу прямо под черным пятном. Он сидел ко мне спиной, поэтому я не сразу заметил в его руках портрет Маринки. Ванька повернул голову в мою сторону и произнес очень серьезно:
— Мама пацит… — от застекленного портрета отбивались капли, брызгая в лицо ребенка. Он моргал от этого.
— Что?! — перепугано прокричал я, с грохотом роняя таз на пол, — что ты сказал, сын?!
Ванька лишь удивленно взглянув на меня и повторил:
— Мама пацит!… Она пацит, папа!
Я схватил его, поднял на руки и прижал к себе так, что малыш снова заплакал в голос. И я тоже плакал, крича сквозь комок, вставший посреди горла:
— Ванечка, сыночек… — малыш не выпускал из рук портрет матери. — Мама больше никогда не будет плакать! Никогда, я обещаю… Завтра же мы с тобой починим крышу… Завтра починим!
Дождь уже почти прекратился…
moro2500 06/08/2009
