Сладкими зазывами,
в душу с разговорами —
приближалась сызнова,
клацала затворами.
Улыбалась дырами
и дождями блёклыми
ареалы ширила,
разом с кривотолками.
Обещала разного…
Развевая волосы –
бороздила грязные
по убогим полосы,
погонялкой щелкая,
оседлав их в очередь…
Баба недалекая
жернова ворочала:
сыпала болезнями,
голодом и бедностью…
Распускалась в плесени
одиноким вереском.
Под сгоревшим зданием,
на поникшей площади —
пела Мора странную
мрачную рапсодию…
ноябрь 2016
Я спустился с небес — те обиделись что опустели —
зазияли беззубо на фарт, если быстро вернусь.
Но все вышло не так – я очнулся в измятой постели,
видел мамы глаза, в них читалась усталая грусть
Сквозняком шелестели пузатые желтые шторы,
заглушая слегка пересвисты безумных стрижей.
Дверью хлопнув, ушел за порог врачеватель из скорой,
Я вздохнул тяжело, осознав, что вернулся уже…
июль 2016
Я сказал
и подумал – поздно, не отмашешься от грехов…
Вяли пошлые в вазе розы, не подаренные вчера.
Стало жарко, но люди мерзли – то ли был я совсем бухой,
то ли свет от дурного солнца я у всех для себя украл.
Мне казалось, что воздух липкий, что сейчас я к чертям умру —
что жара разрывает горло, давит ложечку все сильней..
Мне бы выпить дождя с-под крана, отдышаться бы на ветру,
охладить от удуший раны, и покрепче припасть к земле.
Я почти пожалел, да поздно – знать совсем не осталось сил:
может лучше пожить раздельно, глядя в медленные глаза –
с первоклассной кривой улыбкой подошел себе и спросил.
Видел это, как в блюдцах чая.
Видел.
Знал.
И теперь сказал…
июль 2016
зимы не по делу больные локоны
опали к плечам, запылились серостью…
шныряет январь, суетясь под окнами,
забыв, как по трассам поземка стелется.
***
читаешь роман о законах времени,
используя вид из окна балконного –
а ноги увязли в железном стремени
ленивой кобылы из царства сонного.
не знаешь, что там — за углом, за городом —
дорог изворотливых бьются демоны
и стоит взглянуть против ветра в сторону,
роман заиграет иными темами…
***
январь поперхнулся ее вниманием.
напрягся, растекся в своей безбрежности —
и грянул на землю, и стал заманивать,
шалить кутерьмою и вьюгой снежною…
февраль 2016
Так хочу тебя. Целовать, зажимать… всю вылизать…
Чтобы память не стерлась быстро, остался след.
И чтоб ты разлетелась на образы – в штук четыреста,
Рисовала узоры болючие по спине
Не подам даже виду. Схвачу твое тело голое —
Искусаю всю шею, и в ухо вопьюсь в ответ…
Чтобы, падая в бездну, кружились безумно головы,
И сломался диван, и померк в одночасье свет
Так хочу. Оказавшись в тебе, провалиться полностью,
Разметать все реальное, скинув запреты прочь —
Сохранить в своей памяти запах и милый голос твой,
Нежный крик твой, пронзающий насквозь ночь…
Октябрь 2015
Прости меня, мама, я сделал свой выбор…
Не выбросил мысли, сраженные блажью —
мыслишки дурные — как битую рыбу
швыряют за борт с переполненной баржи.
Родился я в рваной рубахе, что прятал
всю жизнь от прожорливых бесовых взглядов.
Да так и прожил среди драм и проклятий —
а ты за спиною… А ты была рядом —
я знаю… Прости, что чурался… и, вроде,
не чуял касания рук.. притворялся,
шатаясь меж мрачными снами двух родин,
не видел глазами белёсыми счастья…
И что же? Я лил в себя адское зелье,
ломал себе пальцы, за ними и копья
в бессмысленных спорах. Сажался на мели.
Смеялся и плакал… Скажи мне, как мог я —
теперь, повернувшись на голую землю,
глядеть на руинные стены.. На глыбы,
возникшие в памяти… Что ж я наделал?!
Прости меня, мама, но это мой выбор…
май 2012
собралась ты и двинулась вмиг к юго-западу
по земле.. по воде.. но скорей всего воздухом.
и пока с неба влажность все падала- падала,
я ловил тебя в мыслях, клонировал досуха.
эти губы светились знакомой улыбкою,
побывавшей тут раньше подачкой за ханжество..
но твердыня в ногах, как песочница зыбкая –
не спасали и джинсы «в облипочку», кажется..
пристыдился я образа в белом халатике,
и бездонного взгляда порочности чуждого —
обреченно припал у основ математики,
просыпаясь промеж «так и надо» и ужином…
июнь 2015
Доктор, а я бесконечно старею, седею.
Падает снег, чуть скрывая проделки болезни.
Друг мне по-пьяни подкинул лихую идею –
Черным мастилом намазать виски. Только трезвым.
Пьяным нельзя.. Будут синими уши неделю.
Умная женщина тут же узрит обреченность.
Глупые будут смеяться – а вы как хотели?
Их большинство, этих, в общем, неумных девчонок…
Доктор, я друга не слушал, тут дело другое.
Он за порог – я в каморку. Там смольный краситель.
Так и случилось – я стал синеухим изгоем,
Черного волоса куцего странный носитель.
Все ничего, за неделю привык к хохотушкам,
Пальцем крутящим в маршрутках и прочих салонах.
Только одна лишь, бесформенно-серая тушка —
Глаз не сводила печальных, в оправе зеленой.
Вместе. Она так решила, ведь умная дюже.
Стал ли я счастлив? Не знаю.. быть может… наверно.
Странности в ней… /Доктор ручкой поскрипывал, слушал,
Глядя на синие уши большие безмерно/.
утро издохло в тумане и сдавленных сумерках,
хлопнув, как выстрелом в спину таксистскою дверью.
жду за решеткой окна и торжественно верю я
в силу любви, потому и наверно не умер нах…
ты закурила, попить попросила раскованно,
сев отрешенно в углу на краю табуретины:
губы размазаны, нагло повсюду отметины
располосованы штампами сине-неровными
я промолчал, наплескал из-под крана водицею,
смятость купюр подобрал вместе с хлебными крохами –
крик ограничил стандартными гулкими вздохами,
в знак возмущения службой московской полиции.
спит мое солнышко… общее солнце лишь вылезло,
я опохмел обеспечил, сходив в гастроном первым номером –
жизнь закрутилась в обычном режиме тахометра,
дохлое утро калеными шпорами вырезав…
сентябрь 2014
Слушай, друг, а ведь мы чумны…
Впрочем, дело совсем простое:
мы никак не придём с войны,
мы таскаем её с собою…
И не наша с тобой вина,
что не так всё, что жизнь – рутина…
Что по венам течет война
пуще прежнего.
Да, противно
разделять на «своих-чужих»,
чтобы выжить в продажных средах.
Мы в миру защищаем жизнь
каждым словом, кивком в беседах..
Мир болезнен, уныл и тих,
по-цивильному, явно, скроен…
И войной заразив других –
умножает простор для боя.
Кто поймёт?
Да никто, поверь…
Мы – фальшивые прометеи:
мы без стука выносим дверь,
а огонь не несём, а сеем..
Одиночки чумной страны,
отплюёмся мы кровью снова…
Слушай, друг, да ведь мы больны!
И не будем уже здоровы…