RSS
 

Posts Tagged ‘армия’

Быть настоящим мужчиной

16 Фев

иллюстрация алкоdolley


Они говорят: было такое время…
Каждое время определяет, даже рождает поступки,
Малая глупость — крупной глупости семя.
Думая о смерти сейчас, можно сдохнуть на другие сутки…

Контрольно-пропускной пункт небольшой воинской части стремительно пересек невысокого роста лейтенант. Помощник дежурного по КПП обратил внимание на его нездоровую бледность и странный отрешенный взгляд.
— Гляди, луна, — произнес тот, даже не остановившись. Молодой рядовой вышел вслед за ним и в недоумении наблюдал за удаляющейся в сторону казарм фигурой, которая отбрасывала длинную узкую тень на гладкой поверхности строевого плаца. На краешке неба светила желтая луна.
Сонный дневальный, едва привстав и увидав своего замполита Ростика, плюхнулся обратно на стул, криво усмехнувшись. Никак на это не отреагировав, офицер прошелся по «взлетке», машинально поглядывая на спящих солдат. Дойдя до конца казарменного помещения, он свернул в бытовку и, не включая свет, прикрыл дверь изнутри. Прислонившись к ней спиной, Ростик стоял какое-то время в темноте, а затем медленно сполз вниз. Когда пятая точка коснулась пола, голова его безвольно рухнула на грудь… и он заплакал. Заплакал без слез, тихо содрогаясь. Воспоминания тяжелым мрачным потоком вырывались из всех потайных уголков его измученного сознания…

***

Вот раннее детство. Сердечник отец умер на глазах шестилетнего мальчика во время очередного дебоша матери-алкоголички. Обезумев, она трясла обмякшее тело и истошно орала:
— Сволочь! Как ты посмел сдохнуть?!.
Это было первое серьезное потрясение в жизни Ростика. Слабохарактерный, но беспредельно добрый отец очень любил и жалел сына. Он часто говорил ему:

«Ничего, малыш, ты вырастешь, и у тебя будет интересная и радостная жизнь. Ты станешь настоящим мужиком – сильным и смелым. Ты станешь настоящим…»
Именно он назвал сына таким редким и красивым именем — Россиян. Семья потеряла единственного кормильца. Остаток детства Ростик провел, в смрадном аду шумных пьяных застолий мамаши.
— Я не хотела, чтобы ты родился, ублюдок! — кричала она, — Ты никогда не станешь настоящим мужчиной, как и твой папашка — придурок!
Всю злобу за несостоявшуюся жизнь и всегдашнее отсутствие денег мать выливала на неокрепшего пацана; могла избить его только за то, что его нужно было кормить. При этом запрещала плакать. Именно с тех пор Ростик научился плакать без слез… беззвучно.

***

В школе он держался особняком — неухоженный и забитый ребенок, прячущий виноватый взгляд неопределенного цвета глаз. Сверстники смеялись над неуклюжим пареньком, который нервно подергивал головой и картавил.
Шли годы. Ростик заканчивал школу. Он был вполне способным учеником, но из-за патологической неуверенности в себе, его аттестат зрелости был сплошь напичкан тройками. Перед самым выпуском с агитационной программой перед мальчиками выступили офицеры из военного училища. Они зазывали подавать документы в местный военно-политический ВУЗ. Ростик принял решение.
«Я стану настоящим мужчиной. Никто больше не посмеет смеяться надо мной»

***

И вот Ростик курсант. Он попал в дружную учебную роту с замечательно подобранным офицерским составом. Парень поверил в свои силы и старательно учился. Особенно хорошо ему давалась строевая подготовка и кроссы на длинную дистанцию на занятиях по физ. подготовке. Ростик стал подтянутым, он аккуратно следил за состоянием своего обмундирования, что в армии приветствуется. В увольнениях он ходил по городу, с гордостью поглядывая на полосатые желто-черные погоны с буковкой «К» на них.
Но все хорошее когда-нибудь кончается…

В начале второго курса роту пополнили «переведенцы» из действующих войсковых частей, большинство из которых тут же получили сержантские должности. Подобно вредоносному вирусу они перетащили из своих частей дурацкие армейские традиции и «дедовские» замашки. Нет, далеко не все испытали дискомфорт от такого слияния. Те, кто по жизни были уверены в себе, не стушевались, а только отметили для себя грани армейской действительности, с которой через несколько лет им предстояло столкнуться. А вот Ростик тут же попал «на крючок» борзым сержантам. Оставшиеся почти три года учебы вылились для него безумными испытаниями и унижениями. Вернулось, забытое уже было, подергивание головой и молчаливая угрюмость. На всю оставшуюся жизнь запомнил он курсанта Махно, за которого оттарабанил почти все его ночные дежурства и стал вечным посыльным…

Однако, к концу четвертого курса всё, казалось бы, устаканилось. Курсанты получили свободный выход в город и одной ногой ступили в офицерскую жизнь. Армейский беспредел постепенно отходил на второй план, и даже Махно стал благосклонней относиться к Ростику.

— Ничего, Россиян, — говорил он накануне государственных экзаменов, — все херовое забудется. Все только на пользу тебе будет, понял? Ты же не держишь на меня зла?
Махно с прищуром посмотрел в глаза Ростика, напрягшегося от таких непривычных речей своего обидчика, и хлопнул того по плечу. Ростик задергал головой и тихо прокартавил:
— Да пегестань, Андгей, какие обиды?..
Махно наклонился, приблизив свои глаза к глазам растерявшегося парня и неестественно напряг лицо так, что оно побагровело. Бешеные глаза налились кровью, а на висках запульсировали вздувшиеся вены, подергивая наполовину седые, коротко стриженые волосы. Несколько секунд он сверлил Ростика этим безумным взглядом, пока, наконец, не прошипел сквозь зубы:
— Ну, так скажи мне спасибо…
Бедолага зачем-то начал застегивать уже застегнутый крючок на форменном воротничке. Его прошибала дрожь.
— Спасибо… Андгей… — едва ворочая языком, произнес он.
Махно идиотическим образом заржал, и снова хлопнув Ростика по плечу, добавил:
— Да расслабься ты, ёпть… — я же пошутил! Все будет нормально, мужик, га-га-га…

В туалете Россиян, застирывая обмоченные слегка трусы, тем не менее, был воодушевлен этим странным диалогом.
«Ничего, — думал он, — действительно, все это мне только на пользу — злее буду! Скоро я стану офицером, у меня будет власть — и никто больше не посмеет унизить меня. Я буду настоящим…»

***

По распределению молодой лейтенант удачно попал в воинскую часть недалеко от родного города. Накануне, от многочисленных заболеваний внутренних органов на почве алкоголизма, в страшных муках умерла его мать. Ростик до глубины души был растроган помощью руководства училища в проведении похорон — ведь у него совершенно не осталось близких. К тому же ему предоставили более длительный, чем положено, отпуск после назначения к месту службы. За это время он привел в порядок теперь уже свою квартиру — и отбыл навстречу новой, такой загадочной для него, офицерской жизни…

***

Полупустой автобус выехал за черту города и вырулил на проселочную дорогу в южном направлении. Ростик сидел на одном из спаренных сидений и заметно волновался: каково оно быть офицером… справится ли он…
— Пополнение у железнодорожников? – высокий женский голос вырвал его из размышлений…
— Извините… — Ростик не сразу понял, что молодая, лет тридцати женщина с короткими, выжженными перекисью волосами обращается к нему, — что вы спросили?..
Женщина сидела напротив и улыбалась. Ее взгляд с неподдельным интересом изучал каждую складку на форме молодого офицера.
— Замполитом в 6 роту?
— Так точно… а вы откуда знаете? – Ростик растерялся и потупил взгляд.
— А я все знаю, я в части поваром работаю. Меня Верой зовут, — женщина наклонилась слегка и протянула руку с наманикюренными розовыми ногтями. Ее улыбка так и светилась на лице.
— Я Гостик.. Госсиян… очень пгиятно, — прокартавил парень. Тепло ее руки внезапно передалось его руке, затем перешло во все тело, приятно защекотав в районе кадыка.
— А уж мне-то как приятно! Ну, думаю, мы не раз еще увидимся. Вам понравится в нашей части – здесь очень дружный коллектив и очень хороший командир. Так что вам повезло… — Вера наклонилась совсем близко к его лицу и прошептала, — да и вообще, таких красавчиков у нас давно не бывало…
— Нам здесь выходить, — уже в полный голос добавила она и встала. Автобус остановился на трассе. В окне Ростик заметил ворота КПП с медными звездами на них, — пойдемте, я вам все покажу.

Женщина оставила его на краю плаца, указав, где расположен штаб, и ушла в направлении столовой, помахав ему рукой, периодически оглядываясь. На какое-то время Ростик, совершенно забыв, где он находится, поглядывал вслед уходящей. Из оцепенения его вывел проходящий по плацу солдат, который перешел на строевой шаг с отданием ему воинской чести. От неожиданности лейтенант вскинул левую руку под козырек (правая была занята старым квадратным чемоданчиком) и, вызвав легкое недоумение солдата, двинулся через плац. Внезапно он ощутил, что все у него здесь будет хорошо. Со стендов поглядывали нарисованные в различных строевых позициях солдаты, красная растяжка над головой гостеприимно вещала:

«ВОЙСКОВАЯ ЧАСТЬ ***** ИМЕЕТ СЛАВНЫЙ БОЕВОЙ ПУТЬ И ДАВНИЕ ВОЙСКОВЫЕ ТРАДИЦИИ! НЕ ПОСРАМИ…» и т. д.

Повсюду виднелись стенды на войсковую тематику, сновали солдаты и офицеры – в воздухе витал дух чего-то значимого и цельного, частью чего, в ближайшее время должен был стать и он. Ростик распрямил спину и уверенным шагом направился в штаб. В эти секунды он был так воодушевлен, что готов был ко всему на свете! Он чувствовал неимоверный прилив сил и доселе неведомую уверенность в себе. Дверь штаба приветливо скрипнула, и солдат на входе козырнул ему, отдавая воинское приветствие.
— Товарищ лейтенант, дневальный по штабу рядовой Алиев. Вы к кому?
— Где мне найти комбата? – и Ростик не узнал своего голоса – подчеркнуто делового, четкого и мужественного…

Солнечным утром, на большом строевом плацу Россиян был представлен личному составу отдельного мостового батальона и отрекомендован как заместитель командира одной из рот по воспитательной работе. И снова Ростику повезло. Его командир роты, капитан Артемьев, оказался опытным и уважаемым в батальоне офицером. Он с пониманием наставлял и опекал молодого заместителя, терпеливо вводил его в курс дела. К тому же личный состав роты состоял, в основном, из солдат-первогодков, что облегчало процесс адаптации и взаимопонимания. Постепенно Ростик втянулся в службу: его уже назначали дежурным по части, иногда направляли в краткосрочные командировки. В начавшийся вскоре учебный период он проводил политзанятия с бойцами и, создав актив роты, помогал им с выпуском ротной стенгазеты. Замполит батальона был им вполне доволен. Ростику выделили небольшую комнату в общежитии, недалеко от расположения части — и вечерами, расслабившись и отдыхая после напряженных часов службы, он с гордостью поглядывал на маленькие золотистые звездочки, сидящие на погонах его кителя, аккуратно наброшенного на спинку стула.

К тому же, он регулярно ощущал на себе внимание знакомой поварихи Веры. Она недвусмысленно поглядывала на него, подкармливала вкусненьким во время дежурств и, то и дело, поглаживала по руке. В его нутре появилось неизвестное до сих пор чувство влечения к этой женщине. Тайное желание обладать ею. Настоящая мужская потребность. И он снова чувствовал себя счастливым…

Так продолжалось около года…
Вскоре капитан Артемьев получил майора и отбыл на должность начальника штаба в другую часть. Накануне дня отъезда, уже бывший командир собрал подчиненных и отмечал свое назначение. Поздним вечером, когда все разошлись, изрядно захмелевший Артемьев, прикурив последнюю в пачке сигарету, по душам заговорил с Ростиком:
— Знаю, первое время тебе придется очень сложно. Ты человек мягкий… Но, запомни мои слова — никогда ни перед кем не пасуй! Это – армия. Твоя слабость тут же сработает против тебя. Будь твердым и терпеливым – и армия сделает из тебя настоящего мужика!
Эти слова напомнили Ростику почти забытый уже образ его отца. Эти слова… Было немного грустно от того, что уходил такой замечательный человек. Но было чертовски приятно слышать эти слова…

***

На место Артемьева был назначен переведенный откуда-то с БАМа старший лейтенант Ларионов — злобный и самовлюбленный мужлан. И все вернулось…

Ларионов позволял себе бестактно отчитывать замполита на глазах подчиненных и вел себя с ним подчеркнуто пренебрежительно. Он чаще других ставил его ответственным по роте, а это подразумевало ночевки в казарме. Солдаты тут же почувствовали слабину замполита, и уважительное отношение резко покатилось к нулю. Сначала со стороны старослужащих, а затем и всех остальных…

Однажды Ростик, будучи ответственным, сидел за столом в канцелярии и перебирал свои старые курсантские конспекты, готовясь к предстоящему учебному периоду. За окном висела огромная полная луна. Она улыбалась ему. Казалось, если посмотреть на нее вот так, пристально, еще минуты две-три – и она заговорит с ним. Скажет ему нечто тайное… Но она не успела. Уставший замполит, уронив голову на сложенные руки, крепко заснул…

Разбудил его грубый удар по затылку.

— Ты шо, урод, бля, расслабуху поймал?! — Ларионов, в явном подпитии, нависал над суетливо вскочившим с места лейтёхой, — А роту кто будет на ужин вести, а?!
Ростик кинулся к двери. Едва открыв ее, он получил болезненный пинок под зад и вывалился прямо под ноги дежурному по роте сержанту. В глазах потемнело и, как будто откуда-то издалека, послышался издевательский хохот подчиненных и пьяный рык командира:
— Шо ты развалился тут! Строй роту!
Ростик вскочил на ноги и срывающимся от шока голосом закричал:
— Гота, стгоиться!!!
Повальный хохот еще долго звенел в его ушах…

***

С того дня Россиян стал бояться заходить в роту. Никто из руководства не догадывался, что часть зарплаты у замполита отбирали старослужащие, оборзевшие к тому времени сержанты. Никто не знал, что вне людных мест солдаты, даже молодые, пренебрежительно «тыкали» ему и называли не иначе как «Гостик». А что такое отдание ему воинской чести, он и думать забыл.

Ростик потерял уважение и в офицерской среде. Все знали, какой бардак творится в части, когда дежурит этот лейтенант. Потому его стали назначать лишь дежурным по КПП и по столовой. Там-то незадачливый офицерик окончательно сблизился с Верой…

Никто и не догадывался о том, что они тайком расписались. Комбат лишь развел руками, подписывая рапорт на положенный молодоженам отпуск.

До тех пор не знавший женского внимания Ростик, млел в опытных руках опытной любовницы. Супруга встречала мужа с работы уютом и приятными запахами из кухни. Она была ласкова – часами ворковала с молодым супругом о всяких глупых мелочах, что, тем ни менее, было очень важным для него. Он расслаблялся, гладил ее выжженные волосы и улыбался. А потом они шли в постель…

Россиян снова стал грезить, что Ларионов уйдет куда-нибудь на повышение, злобных дембелей сменят молодые солдаты — и все будет хорошо! Он снова начал ощущать себя настоящим мужчиной…

***

Сегодня, в очередной раз, Россиян должен был ночевать в расположении. Бесцельно побродив после ужина по части, он зашел в казарму далеко после отбоя. Ответственным по части был зампотех батальона майор Степанов.
Ростик знал, что Степанову оставались до пенсии считанные дни, поэтому он, как обычно, просидит всю ночь в штабе и по ротам ходить не станет. Ростик попросил дневального позвонить ему «в случае чего» и отправился к себе в общагу. Вера уже должна быть дома после закладки пищи к завтраку.

В тамбуре перед комнатой Ростик услышал протяжные гортанные звуки.
«Что-то случилось… Господи, Вера…» — подумал он и, не разуваясь, ворвался в комнату.
— Вега… — только и смог произнести Ростик… и обомлел на месте.

Женушка стояла в позиции «раком» на их семейном ложе, держась обеими руками за деревянную спинку кровати, и извивалась под мощными толчками дембеля из соседней роты. Рядом, на стуле, со спущенными штанами сидел его сослуживец. От неожиданности тот вскочил на ноги и начал спешно натягивать свои портки, с глуповатой улыбкой поглядывая на вошедшего. Верка так громко охала, что ничего не замечала, впрочем, как и ее партнер, запустивший свою пятерню в торчащие в разные стороны патлы поварихи. Надевший штаны «воин» сильно стукнул по спине своего дружка. Тот резко обернулся…
— Нет, котик… не сейчас… не останавливайся, прошу… — застонала Верка. Солдат остолбенел, глядя в округлившиеся глаза офицера. Верка задвигала бедрами, стараясь наверстать темп.
— Верунь, а у нас тут это… муж вернулся…
Продолжая двигать вспотевшим задом в такт движениям дембеля, Верка, наконец, повернула голову. Глаза ее горели безумным блеском…
— Быстрей… быстрей… — взвыла она, глядя в мутнеющие глаза мужа, заметно ускоряясь.
Ситуация возбудила ее до предела, и похотливая баба уже абсолютно себя не контролировала. Ростик брезгливо отвернулся в сторону окна. Меж штор разливался настырный лунный свет. Он попятился к двери…
— Ростичек…милый… да… Вот так это нужно делать! А-а-а…. Вот так это делают настоящие мужики… да… — доносилось из-за дверей, только что с силой захлопнутых им. А потом послышался смех. Сумасшедший смех солдат, смешанный с хрипящими воплями женского оргазма.

***

…Просидев на полу в бытовке с добрый час, Ростик встал и подошел к окну. Снаружи на него пялилась полная луна. Она явно ухмылялась. Замполит уперся лбом в стекло и начал вглядываться в ее очертания.

— А тебе-то чего от меня надо? Что, так смешно? — прошептали пересохшие губы.
Луна перестала ухмыляться и приказала ему обернуться. В дальнем, вполне освещенном лунным светом углу, он увидел бухту стальной проволоки.

«Ну и что?» — уже мысленно вопрошал Ростик, снова повернувшись к луне.

«Ты знаешь», — совсем уже серьезно ответила та.

Дальше все происходило очень стремительно. Ростик отмотал метра два тонкой, но очень упругой проволоки и резкими повторяющимися движениями отломал кусок. Согнув его пополам, он соорудил петлю и аккуратно примерил себе на шею. Луна одобрительно закивала. Свободные концы проволоки были тщательно намотаны на большой металлический крюк, торчащий с потолка — сообразительные бойцы приспособили его под боксерскую грушу…

Ростик стоял на старой армейской табуретке серого цвета с ослабленной на шее петлей. Ему было страшно. Он никак не мог решиться и старался не обращать внимания на назойливую луну, которая уже кричала:

«Сделай это! Сделай хоть один мужской поступок в своей никчемной жизни!»

Горячие слезы, впервые за долгие годы, покатились по дрожащим от напряжения щекам.

«Боже, — думал Ростик, — ведь мне даже нечего припомнить хорошего из этой дрянной жизни… Пустота… Одна пустота… А ведь это совсем не моя жизнь… Я все эти годы жил не свою жизнь… Я выбрал не тот путь. Как страшно… Ведь я хороший человек. Ведь я мог стать кем угодно. Зачем я в армии? Зачем армии нужен я? Какая глупость… Это не мое место! Я и без этого мог стать настоящим… нет… обычным. Да… обычным настоящим мужчиной…»

«Делай это!!!» — закричала наглая луна.

«Нет… что же я делаю?.. Я напишу рапорт об отставке и уйду отсюда к чертовой бабушке! Я разведусь с этой страшной женщиной! У меня есть квартира… У меня есть руки… У меня есть голова… Я хочу жить свою жизнь!»
Ростик начал осторожно стаскивать с себя туго затянутую петлю…

В этот момент распахнулась дверь. Это оказался дневальный. От неожиданности Ростик дернулся и… хлипкая расшатанная табуретка стремительно ушла у него из-под ног.
— Товарищ лейтенант, да вы что же?! — заорал дневальный и побежал прочь, — Дежурный! Там замполи-и-и-и-т!!!

Вместе с убегающим насмерть перепуганным солдатиком испарился и шанс на спасение. Ростик судорожно задергался, отчего стальная удавка впивалась в горло все глубже.

«Ну вот и все…»

Хрустнул шейный позвонок и, на какую-то долю секунды, Ростик, словно в мягкую вату, окунулся в облегченность и покой… Теперь он отчетливо почувствовал, как из него извергается семя. Стало стыдно…

«Они опять будут надо мной смеяться…»

Луна безучастно висела за окном…

февраль – сентябрь 2010

 

Георгиевск

12 Окт

газ-66Как-то выпало мне в командировку ехать старшим колонны. Колонна, не так пугающе, как сдается – два «газона» 66-тых с бортами, крытыми тентами. Предстояло ехать в бесславный город Георгиевск, что на Ставропольщине, в братскую моей бригаде часть за стройматериалами. Не моя стезя, да вот комбат, замечательный надо сказать человек, не приказом, а просьбой почти — отправил…
После развода заскочил в коммутаторную к Ольге, черноволосой молодухе из местных. Всем вход туда закрыт был, окромя меня, потому как чувства у ней имелись ко мне глубоко-дышащие. Вот так взял бы, да и женился (хороша деваха по всем статьям), да двое старших сводных братьёв у ней — чечены по отцу. Ну их в пень, связываться с таким семейством! Ольга оживилась, затыкала штекерочки в гнезда на панели, делая видимость, что не замечает моего появления – ждала действий. Оправдал. Подошел сзади, наклонился… задышал в аккуратное ушко – шоколадка в карман опустилась.
— Ох, товарищ лейтенант, что ж вы сюда… знаете ведь, начальник штаба не разрешает никому…
— А что ж мы ему скажем разве? – язык по шее скользнул к уху (проторенная дорожка). Ольга выгнулась кошкой в крутящемся кресле, развернулась, губами впилась жадно… Секунда-вторая – глаза, закрытые было, вспыхнули:
— Дурак, что творишь? У меня работы тьма… — и правда, коммутатор запищал в трех позициях, Ольга засуетилась – заработал механизм отточенный: начальник штаба – бригада… 6 рота – дежурный по части… — что хотел-то, Володь?
— Оленька, Георгиевск организуешь мне по-быстрому? Выезжаю скоро.
— Секунду… дежурку?
— Угу, её…

Хрипящий перестук в наушниках перебил смех в конце линии. Потом кашель, с переходом на официоз:
— Дежурный по части старший лейтенант Козаченко…
— Козак, ты чтоли, бля?..
— Извините…
— Хуените! Лейтенант Пятов беспокоит. Город Изобильный…
— Вовчик, ебать, какими…
— Ладно, Серега, слушай сюда. Я выезжаю к вам через полчаса, в пути часов пять – жди. Я на счет стройматериалов, примешь там?
— Да в чем вопрос, Вовка, рад…
— Доложи там комбату вашему, чтоб без задержек. Свидимся…

***

С Серегой Козаченко познакомились в конце прошлого года, довелось вместе в Волгограде молодняк принимать на КМБ в полку. Два месяца куралесили, по общагам женским такие рейды закатывали – сдружились. Вот возможность свидеться нарисовалась. Вроде и рядом, в одной бригаде, а не пресекались никак.
Выехали часов в девять – я, два солдата-водителя, да прапор, начальник строительного склада во втором «газоне». Дорога – степь да степь, как в той песне. Проскочили Ставрополь, едва зацепив, и опять степь желто-коричневая замельтешила за окнами. Свернули на Невинку. Закунял от однообразия. Жарко, пот градом… и качает… качает все… Да боец еще, говорун, все про девушку свою балаболил, — мол, на дембель скоро, ждет она его…– как тут не уснуть?

— Товарищ лейтенант, Георгиевск! – я проснулся, подпрыгнув на кочке при повороте. Городишко встречал мрачностью двухэтажных кирпичных строений вдоль кривоватых улиц, и такой же соответствующей мрачностью лиц живущих тут. Проехали центральную улицу, свернули – пошел частный сектор. Три поворота, выезд за черту – вот и КПП отдельного восстановительного железнодорожного батальона. Радушная морда Козаченко светилась издали…

***
Серега, мелкого роста старлей с веселыми выцветшими глазами, помог мне по-быстрому все оформить – накладные там, допуск на РБУ и в столярный цех на завтра. Представил меня комбату местному, пообщались, без проблем. Он же разместил по месту бойцов моих для ночлега, прапорца в общагу на территории пристроил. Машины под тентом в парке – все в порядке. Стояли теперь возле штаба, хлопали друг друга по плечам, улыбались, разговаривали. Незаметно к нам подошел высокий худощавый лейтенант – слабо пожал руку. Круги под глазами, волосы черные и жирные.
— Дмитрий, — представился.
— Вовчик, я ща дежурную машину спроважу, Димон отвезет тебя – мы с ним вместе на хате живем. Вечером, наряд сдам, подтянемся – посидим, как раньше, а?! – Серега застрекотал своим особенным смехом, глаза сложились в веселые щелки. Он прихватил меня за ворот, потрепал, — Душа моя, найдем что вспомнить поди…

Угрюмый Дмитрий так и промолчал всю дорогу. Дежурный УАЗ-ик заехал в частный сектор и остановился у обшарпанных зеленых ворот. Вышли.
— Район тут мрачный, Шанхай называется, — мрачно молвил Димон, — но есть все. Вон там магазин. А вон там, через пару дворов, тетя Лида. Мы у нее вино берем.
Мы зашли во двор, прошли через поросший высокой травой яблоневый сад, потом под высоким сводом виноградника — и оказались у дверей старого, давно не беленого домишки. Неподалеку от крыльца на корточках сидел небритый мужик лет пятидесяти и курил «беламорину». Короткие седые волосы топорщились в разные стороны. Едва взглянув в нашу сторону – кивнул, криво улыбнулся. Мы вошли внутрь.
— Вот наша с Серегой комната, — две кровати, куча вещей на полу, обувь, оконце с грязными шторами, запах несвежести… — располагайся. Мы будем через пару часов.
— А что за тип там?..
— А, это Толик, хозяин. Он нас не тревожит никогда – вон его комната. Шарится где-то целый день, приходит и спит. Он отсидел больше полжизни, — Димон зачесал немытую явно голову, — ты главное… это, не наливай ему, а то ну его нахуй!
— В смысле?
— Да хуй его знает. Он нас приучил… Короче, мы ему иногда вина наливаем перед сном, он посидит с час, попиздит че-то – да отваливает к себе. Странный он.

Димон уехал. Я попытался найти что-то вроде водоснабжения – нашел. Небольшой умывальник в садке со штырьком снизу, который нужно подергать, чтобы пошла вода. Разделся по пояс, начал было обмываться, как вода в небольшой ёмкости вышла. Стало неловко. Обмылок застывал в руке…
— А ты выйди со двора – там колонка, — мужик сидел на том же месте, совсем забытый мною, — вон ведро.
Закончив с незатейливой гигиеной, я переоделся в «гражданку» и двинулся в сторону магазина. Макароны, консервированная в масле сайра, шмат сала, хлеб и … пузырь неизвестной мне по названию водки — явились целью моей небольшой рекогносцировки местности. Толик, сутулый и какой-то коричневый, показал мне, где кухня и, сев на корточки, закурил тут же. В кастрюльке закипала вода, хлеб и сало были нарезаны. Мне стало неловко, и я предложил человеку водки. Он как-то странно, из-под бровей зыркнул на меня, встал и вышел. Через минуту он стоял в дверях с двумя мутными гранеными стаканами и пучком зеленого лука:
— Ну, разве за знакомство… — я налил, — Толян я. Будь…
— Вова. Будь здоров! – мы выпили. Я протянул кусок хлеба с салом, закусил и сам. Толян пил медленно опрокидывая содержимое, закатывая глаза от удовольствия. Тут же присел на корточки. Пообщались. Мужик оказался приветливым малым, с легкостью рассказывал о зоне, о бабах, потом о политике. Когда опрокинули трижды по пятьдесят, Толик посидев немного молча, рядом с пустующей табуреткой, встал.

— Ну, спасибо, корешуля, пойду-ка я в тряпки завернусь…

***
— Ух ты, нихуя се! – Серега, не помыв рук, усаживался за стол, — Пятый, да ты кудесник кулинарии!
Его пальцы с неостриженными грязными ногтями хватали куски сала и закидывали в чавкающую полость рта. Вошел Димон. Он снял китель, под которым оказалось некое подобие тельняшки, узнаваемой с большим трудом. Белые полосы были настолько не белыми, а черные — настолько не черными, что эта вещь смахивала на задрипанный серый свитер. Он тоже принялся руками хватать еду.
— Да поешьте вы нормально – вот же я вам наложил по тарелкам, вот ложки…
— Блять, я так жрать хочу, — пробубнил Козак, какие ложки…
— А я уже месяца два так не ел, — Димон тоже чавкал, из его рта сыпались остатки макарон.
— В смысле, так?
— Да мы больше закусываем… так не жрем, в смысле.
— О, кстати, Пятый, у тебя есть пару тысяч? Димон ща в шесть секунд вина охрененного принесет!
— Да есть… только вот, водка еще есть, — я указал на остаток в бутылке. Серега глянул на Димона, тот на него:
— Я ему говорил…
— Ты что, Толяну наливал? Где он?..
— Да я ебу, свалил куда-то. Да он выпил-то чуток… а что?
— Да нихуя! – Серега был в ярости, — он в прошлый раз, когда мы ему налили, обоссал спящего Димона, а мне чуть нож в тело не воткнул… Бабу мою хотел выебать…
— Да не гони, нормальный мужик.
— Ну-ну…

***
Стемнело. Я с Димоном, кривой улицей Шанхая, за очередной бутылью винища, шагал к бабе Лиде. Что это за зелье, я так и не понял, но вставляло оно изрядно. С бабой Лидой обнимались прощаясь. Когда пришли, Серега организовал в садке столик, притащил табуретки, притянул переноску с лампочкой. Двор разрывался задорным девичьим смехом и звуками из кассетника.
— Знакомься, Вовка, это Мальвина, — перед глазами возникла девица лет пятнадцати, очень красивая лицом, и очень неухоженная. Она поцеловала меня в щеку, отчего я опешил, и, не давая опомниться, прошептала в самое ухо:
— Если есть немного денег, я приведу подружек. Мы пьем водку.
Я неотрывно смотрел в ее зеленые глаза. Из ее рта почему-то пахло малиной.
— Веди…
Она уходила, поглядывая на меня. Я оробел немного.
— Вообще-то Мальвина моя, – сказал Козак, — но я не жлоб, могу поделиться! – он заржал.

Вино полилось каким-то дурацким конвейером. Вспоминали былое. Много курили. Через полчаса на моих коленях сидела Мальвина – мы слюняво целовались взасос. Две девицы, которых она привела, оказались страшными, как атомная война. Они пили, не закусывая, и визгливо матерились так, что я ощутил себя эстетом. Постоянно перематывая на начало песню «I saw you dancing», одна из них гнусно танцевала, вертя мясистым задом. Серега стукнул кулаком по столу, почему-то всплакнул, встал и, произнеся фирменное: «душа моя!», прошел пару метров, и рухнул в траву. Он по-прежнему был в «афганке». Сколько его знаю, он всегда был в ней. Вторая девица исполняла минет Димону, сидящему на табуретке под яблоней. Мальвина лезла рукой мне под футболку и трогала соски. Я возбуждался. И тут…

— Что, пидарасы!!!

В дверях стоял Толик в семейках и майке, он был невменяем. Пока я освобождался от ласк Мальвины, мимо моей головы со свистом пролетело нечто. Вскрикнула баба Димона, сам он захрипел. Хлипкая лампочка освещала какой-то непонятно загнутый кухонный прибор, торчащий из его плеча. Я среагировал мгновенно. Через пару секунд, выхваченный из рук Толяна топор отлетел далеко в траву. Хозяин «постоялого двора» страшно матерился, глаза были бешенными. Ударом наотмашь я усадил его на крыльцо и удерживал теперь. За спиной слышался сумасшедший крик Козака:
— Какого хуя давали ему пить, блять?!!

***
Ужасно болела голова. Спасибо прапору – все по уму сделал: погрузкой руководил, бумаги проверял. Хорошо не было на месте комбата, колонну отправлял новый дежурный по части. Козак, как ни в чем ни бывало выводил свою роту на развод. Димон, уже перевязанный в санчасти, подошел, пожал руку и пожелал счастливого пути. Та же тельняшка проглядывалась на груди.

— Ничего, до свадьбы заживет. Козак просил передать, что рад был повидаться – он подойти не сможет, на объект уже двинул. Давай!

В машине я все время пытался собрать мысли в кучу — и не мог никак понять — как, в одной бригаде, в одном регионе могут быть такие разные условия? Я закрыл глаза и видел себя, наполняющего ванну горячей водой в своей общаге. Видел чистенькую и аккуратную связистку Ольгу, делающую приятный массаж – ее упругие маленькие груди, время от времени касались моей спины…
А потом думал о том, что нужно что-то срочно предпринять, чтобы вытащить Серегу Козаченко из этой жопы. В городе Тольятти, его молодая жена и сынишка, уже который год ждали, когда их заберут со съемной квартиры.

Солдат-водитель все это время что-то заливал о своей скорой жизни на «гражданке»…

Moro2500 10/10/10