RSS
 

Драгоценная Верочка

17 Май

Минуло уже десять дней, как драгоценная Верочка сломала себе хребет в трех местах, с раздроблением некоторых позвонков в мелкую крошку. Сергей Петрович был вне себя от горя – он ходил по комнате от двери к окну, время от времени поглядывая на улицу. Там было пасмурно, моросил мелкий дождь, аккурат под стать настроению. Неделю он провел в травматологии, не на секунду не отходя от любимой. Теперь они были дома, все время вместе.

Верочка безжизненно возлежала, отливая синюшностью, без явных признаков жизни. Врачи не скрывали особо: положение очень серьезное и никто не гарантирует, что Верочка когда-нибудь придет в себя и будет функционировать. Сергей Петрович тревожно плюхнулся в потертое кресло, обхватив плешивую голову левой, неповрежденной рукой, в который раз прокручивая перед собой события страшной трагедии…

А ведь все было так замечательно в то утро! Чудная майская погода вырвала их ото сна раньше обычного. Сергей Петрович бодро подскочил с постели, одним движением раскинул шторы в стороны и, улыбаясь ласковым лучам светила, выпалил:

— Верочка, моя драгоценная, ты как хочешь, но сейчас мы завтракаем и отправляемся в парк на прогулку! Не-пре-мен-но!!! – комично отчеканил он, одергивая коричневые семейные труселя. Затем подмигнул загадочно и, придерживая край шторы, проговорил, понижая голос почти до шепота:
— Там такие густые заросли, в парке… Мы будем предаваться страсти в считанных метрах от гуляющих!

Сергей Петрович раскатисто засмеялся, убегая на кухню. Оттуда послышалось шипение воды падающей в пустой чайник, сквозь которое терялся голос хозяина квартиры:

— И пусть, Верочка, пусть! Пусть они там ходют-бродют со своими детьми и собаками.. Пусть им будет невдомек… А мы будем счастливы! Да-да, прямо у них под носом! – и снова раскатистый хохот…

Последнее время Сергей Петрович замечал явную ревность Верочки к соседке Наденьке – совсем необоснованную! Нет, не сказать, что Наденька была ему не симпатична, напротив, она очень походила на драгоценную Верочку. Но сходство только и ограничивалось что внешностью: не было в соседке той тонкой чувственности и трепета, что так свойственна была ей, единственной и такой ревнивой. Наденька бросала косяки, едва ли завидуя их счастью, но подтрунивать над соседкой была рада всегда. Раздражение приходилось гасить этакими эмоциональными всплесками, которые Сергей Петрович вынужден был придумывать день ото дня.

В то злополучное утро, влюбленные, хохоча и предвкушая, сбегали вниз по лестнице, когда неожиданно открылась дверь, оббитая жестяными полосками. Сосед выводил на прогулку своего дородного, злобливого до любого лишнего движения ротвейлера. Тот рыкнул, Сергей Петрович неловко махнул пяткой мимо очередной ступени – нога подкосилась. Всей своей 90-килограммовой тушей он навалился на драгоценную Верочку, кубарем скатываясь с ней по лестничному маршу. Пес бесновался, его зловещий лай еще долго и гулко стелился по обшарпанным стенам…

Сильное желание явилось именно на одиннадцатый день. Если не сказать – похоть. Один из самых страшных грехов, разрушающих мозг человеческий.

Наденька уже не стеснялась заходить все чаще и наглее. Она открыто расхаживала по квартире, хозяйничая на кухне, заглядывая в глаза несколько растерянному мужчине. Поглаживая хозяйскую лысину, она непременно останавливала бесстыжий взгляд на Верочке. Жалость, помноженная на триумф понятной только ей справедливости, уже без особых препятствий толкали ее в собственные, расставленные повсюду сети сладострастия. Сергей Петрович сопротивлялся все более вяло и слабо. Его глаза вспыхивали сначала в сторону, тайком от Наденьки, а затем уже откровенно и сально. К вечеру он жадно лобзал все интимные Надькины местечки прямо в присутствии драгоценной Верочки – и совсем не важно, что она была все еще без сознания!

Все произошло быстро, с каким-то остервенением. Сергей Петрович ревел, разбрасывая белесые капли по ковровому покрытию. Спустя минуту ему было уже стыдно и больно, но дело сделано. Проклятая страсть — сладкая страсть, мать ее!

Потянулись дни…

Верочка лежала на столе, вытянувшись во всю длину перед глазами Сергея Петровича, нервно подергиваясь. Совсем недавно сознание стало возвращаться к ней. Она шептала время от времени:

— Сережа.. очень чешется, очень… Я прошу тебя, сделай что-нибудь…

Тут же появлялась Наденька. Она издевательски постукивала пальцами по загипсованному телу соседки, и лишь вдоволь насладившись своей властью, медленно просовывала палец под панцирь гипса, почесывая несчастную. Сергей Петрович участливо стонал. Сначала от благодарности, а уже через несколько минут от гнусного, беспардонного очередного наслаждения.

Драгоценная Верочка бессильно плакала…

 

последнее лето

17 Май

иллюст1

этим утром по-другому все крашено,
тают звезды в небосводе тихонько так…
лето раннее стучится – и страшно мне
за любовь мою, что створками хлопает.

исчезает, появляется краешком,
мелким ушком подставляясь под ниточку,
чтоб толкнуть пластинки долгоиграющей
тихий звук в моих рецепторов ситечко.

бритвой острой, да по телу – опасно так…
замахнулось, угрожая последним стать –
лето… как же, мать его ити – красное!

…помни август тот, где ты моя пленница…

 

Мыслишки

16 Мар


Он простить не сумел, перебрав десять за и сто против —
Брови сдвинув, ударил ногой табуретку на кухне.
Посмотрел на себя – вроде сильный, не конченый вроде..
И ушел, неприкрыто ругнувшись –
и дома лишь рухнет
на кровать свою жесткую, бьющую злобой и холодом.
Он беззвучно взревет, затыкая подушкой ухмылку,
неуместно кривящую губы дрожащие…
Пропадом
пропади эти страсти дурацкие, нежности пылкие!

Утром встанет, небритую рожу ногтями почухает..
Сварит кофе, такой, чтобы с горечью влить в себя махом,
обжигая язык занемевший, — он мысли со шлюхами —
от себя оттолкнет…
И гори они, мысли те, прахом!
Приоденется, выйдет на улицу шумную щёголем.
Улыбнется прохожим приветливо, хоть и устало…
Лишь бы только сегодня за душу настырно не дергали,
Лишь бы только подальше
мыслишки дурные
летали…

 

Самое родное

30 Янв

семья

Не было слов вовсе,
даже не ждали как бы.
Аист принес новость —
сверток родной самый:

Плакал, кряхтел, фыркал…
С первым пришел снегом –
выл в небесах дыркой
спелой луны пегой.

Слезы стелили радость,
свет излучив грудой —
будет теперь малость
в доме у нас чуда…

Все изменив в корне,
перевернув, в общем…
Мягкий пушок чёрный
гладит отец тощий.

Пьет молоко, дремлет –
взгляд оторвать трудно…
Бог прорастил землю
самым родным чудом!

 

Попадая в линейку взгляда

30 Ноя


Перемешаны с уймой ракушек
и «бычков» сигаретных кучей —
возлежали они у моря,
под высокой обрывной кручей…
И не знали, что медленно рушат
или заново что-то строят.
Тихо радость несут и горе
в миллионы простых историй.

Вот одна из них вскинулась ветром,
попадая в линейку взгляда
синих глаз непорочных милых —
и вонзилась в мой карий, рядом.
Пропадал изворотами лета,
не поймав и хвоста причины,
принудившей любить так сильно
в кутерьме из морских песчинок…

 

Курю как-то много

06 Ноя


Курю как-то много. Чуть больше, чем было бы уймой в том месяце.
Зима у порога. А в куртке осенней дыра – это плохо..
Казалось бы, думай об этом, куря потихоньку на лестнице.
Но нет же, вы знаете, думаю — как бы красиво мне
сдохнуть…

И водка в стакане уже испарилась — не лезет наверное.
Так странно, но я пустоту ощущаю все ближе и глубже.
Собака скулит без причины и смотрит глазятами верными –
Она бы заплакала, выплеснув вместо меня все
наружу..

Ужасная поздняя осень – сырая, больная и тёплая…
Все шастает. В окна вдувает запревшие мёртвые листья.
Я снова дымлю, прикурив — зажигалкой хреновою щёлкая –
А там где-то спит моя девочка с мордочкой милою
лисьей.
Ей тихо и сладко в усталости завидной, доброй и праведной.
И дом ее лихо укутался первым далёким снежочком…
«Инъекция… вот что красиво, – мыслишка промчалась, — и правильно…»
Но, так и пропала куда-то… И ну её в пень —
это точно…

Холодные ноги. Я лягу в постель свою мятую… склочную.
Прислушаюсь к ветру, что утром, конечно, пригонит туманность.
И вдруг, засыпая, не точку поставлю — скорей – многоточие…
День кончен. Но я благодарен ему, как ни больно,
ни странно…

1.11.12

 

Странник

01 Окт

Тихим шагом неровным, как сгусток в тумане,
В одеяньях до пят, тенью он проходил
мимо наших ворот — неприкаянный странник.
С перестуком шагов, будто рядом из крана
капли падали мерно, отметив пути.
Ты заплакала тихо, сквозь штору глядела.
В след тому незнакомцу шептала –
«прости…»

И конечно, признала незваного гостя,
испугавшись реальности вещего сна.
Вдруг собаки умолкли над сахарной костью,
той, которую он незаметно им бросил…
Но, про всё позабыв – ты кричишь из окна:
«Я ждала… я рвалась между черным и белым…
Я сдирала колени в молитвах
сполна!»

Он воздел руки ввысь, так, что пальцы горели
на безоблачном фоне, где светит луна:
«Я люблю тебя, дева – и душу, и тело…
И восторг не скрывал — ты на небо глядела!
Моё сердце огромно, бери его – на!»
Ты закрыла глаза. Он ладонью бездонной
передал тебе вечность частичкою
сна…

И… исчез. Так же тихо, и как не бывало.
Ты с улыбкой шептала: «теперь не боюсь —
ничего-ничего…», — и твое покрывало
непослушно к ногам обнаженным упало,
И сменялась блаженством тревога и грусть…

Дни… недели — вспорхнув, в непрерывном движеньи —
Приближали рождение. Трепетный
груз…

 

Рождение великого

18 Сен


Это был день очередной зарплаты за совершение акта вандализма. Последнее время я совершаю их периодически, чтобы жить. Такая себе работа. Чаще это случается накануне очередных выборов, когда претенденты начинают вставлять палки в колеса друг другу, стараясь выбить из гонки за власть — обратная сторона агитации. В эти дни можно неплохо подзаработать в стране где есть демократия, но никто толком не догадывается, что с ней нужно делать на самом деле. Свобода!

Сегодня, под утро, я совершил поджег чучела, облаченного в красное полотнище с серпом и молотом в руках — прямо на площади Ленина. Сам же вождь был забросан резиновыми шариками с красками разных цветов, среди которых преобладал голубой и оранжевый колер. Кто заказчик? В жизни не догадаетесь, хотя все так прозрачно.

Но история моя вовсе не об этом. Я получил свои «кровные” 500 гривен и со счастливой миной пошел по проспекту, пересчитывая новенькие купюры, которые были отсортированы строго в порядке нумерации. С огромных бигбордов улыбались лидеры различных партий и блоков, обещая людям всевозможные блага. Я удовлетворенно подмигнул им, пряча деньги в карман пальто. Сильный порыв, неожиданно поднявшегося осеннего ветра, заставил меня нахохлиться и поднять ворот. Я остановился, застегивая верхнюю пуговицу, когда на глаза мне попался оборванец. Он копался в мусорном баке. Я взглянул на него, и радость от полученных денег сменилась тут же каким-то злобным разочарованием:

“Гребаная жизнь, — подумал я, — мне 30 лет, у меня два высших образования, а я как дурак радуюсь грошам, полученным таким мерзким образом! Да чем я лучше этого бомжары, что пытается найти еду в мусоре? Я сам такой же мусорщик…”
Я отсчитал в кармане пару купюр и уверенным шагом двинулся к оборванцу, с намерением поделиться. Подойдя сзади к его согнутому пополам телу, я вытянул руку, намереваясь похлопать по спине. В этот момент по проспекту на огромной скорости промчал черный тонированный автомобиль, обдав нас из лужи с головы до ног. От такой неожиданности бомж резко отшатнулся назад, сбивая меня с ног на грязный тротуар. Я так и грохнулся на спину с вытянутой рукой и зажатыми в ней хрустящими купюрами.
— Черт бы вас побрал! — закричал я. — Вот оно — стремление к добру, мать его!
— Покорнейше прошу извинить меня, любезный друг, однако, ввиду стечения ряда нелепых обстоятельств, я абсолютно не намеренно причинил Вам вред… — произнося такую необычную для данной ситуации речь, человек с внешностью бомжа протянул мне руку.
Рука была на столько грязной, что я брезгливо отстранившись в сторону, стал подниматься самостоятельно. Поднявшись, принялся отряхивать потоки грязной воды обильно забрызгавшие мою одежду.

— Да это я не на вас… Чертов ублюдок умышленно наехал на лужу — а чего стесняться, с правительственными-то номерами! Да, вот… это вам… — после его спитча, я просто не мог позволить себе обратиться к нему на “ты”. К тому же, у меня появилось какое-то идиотское смущение…
— Что это? — Мужчина посмотрел мне прямо в глаза. Да, он действительно был очень грязен и неопрятен, а запах от него источался такой, что невольно, я сделал шаг назад. Но эти глаза… Взгляд пронзительных голубых глаз, излучал скрытый где-то в глубине его сознания ум. Взгляд с каким-то благородным укором.
— Да вот… решил поделиться с вами… — я вдруг почувствовал себя так глупо и нелепо, как будто это не он только что копался в мусоре, а я — и теперь предлагаю прилично одетому прохожему, кусок найденного в баке рыбного пирога.
Он уловил мое смущение. Опустив взгляд куда-то в сторону своих башмаков с наполовину оторванными подошвами.
— Я Вас прекрасно понимаю… мой вид. Знаете,молодой человек, а я возьму эти деньги. И скажу вам откровенно — это чертовски кстати! — Он ловко выхватил все еще протянутые мною купюры, тут же пряча их в карман видавшей виды вельветовой куртки неизвестного цвета с облезшим искусственным воротником.
— Эдуард Арнольдович, — отрекомендовался мужчина, снова протягивая свою руку, но тут же, с пониманием, отстранив ее. — Знаете, у меня странное ощущение, что мы с вами знакомы много больше, чем о том говорит сложившаяся ситуация. Как ваше имя?
— Да мы, в общем-то, тезки… получается. Эдик я.
— Что вы говорите?! — глаза мужчины вспыхнули каким-то новым, где-то даже, фанатичным блеском. — А теперь скажите — только сразу, вы когда-нибудь в жизни пробовали писать?
— Что писать? — Не понял я.
— Рассказы, повести… романы, да что угодно?! — он почти кричал. Мимо прошла пара молодых, модно разодетых девиц, брезгливо косясь на нашу компанию. Мне стало неловко, но я ответил абсолютно серьезно:
— Ну, да. Было дело… еще студентом. Но это так, игрушки. Распространял среди своих, ради забавы. Ничего серьезного. Давно уже ничего не писал…
— Я знал! — Эдуард Арнольдович уже кричал. Он с восхищением, не отрываясь смотрел на меня. В его глазах дрожали слезы умиления…
— Да в чем дело-то? — Мне стало уже совсем как-то не по себе.
— Я чувствовал что это вот-вот произойдет, но не думал, что так… как снег на голову! Понимаете, Эдуард, я ведь тоже пишу…вернее, писал когда-то. Сейчас в это трудно поверить, но я — один из Великих! Тех, что нетленны! — Он так растрогался, что подскочил ко мне и крепко обнял. Запах гнили проник в мои ноздри, вызывая рвотный рефлекс.
— Извините, это я от радости. Так вот… Вы тоже!
— Что — тоже? — Мне это стало уже надоедать. Я просто хотел скорее уйти, но что-то неумолимо держало меня на месте. Что именно, понять я был не в состоянии.
— Вы тоже один из Великих! — он произнес это почти шепотом. — Да-да, это так, не удивляйтесь. Вы ведь не думаете, что все великие композиторы, писатели, поэты… художники — просто берут и становятся таковыми? Нет. Тут особые судьбы… Выстраданные по особым законам.
— Ну а я-то здесь при чем?
— Понимаете, судьбы таких людей переплетены в течение всей жизни. Мне это было дано знать всегда — вы же узнаете только сейчас. Я не зря прошел все эти лишения и муки. И это все, молодой человек, чтобы найти Вас! Теперь, все будет по-другому.

Я смотрел на него как мартышка, наверное, смотрит на удава. Почему-то мне стало так легко и комфортно. Почему-то я верил каждому его слову. В сознании пролетала, периодически, другая часть меня и твердила, что нужно бежать прочь от этого сумасшедшего…
— Так что же вы хотите от меня? — сдавленным голосом произнес я.
— Да, собственно, ничего. Понимаете, Эдуард, все уже свершилось. Наши судьбы, сделав петлю, сошлись в одну колею — и теперь у нас одна дорога. Это дорога к просветлению. Глаза бесполезны в бесчисленных поворотах. Теперь и зрячему, и слепцу одинаково положено двигаться к выходу. Ведь живой уже давно умер, а мертвый ждет воскресения. И лишь только мудрец доволен, когда попадает в лабиринт. А теперь — в путь!

Он раскрыл свои объятия, на которые я тут же откликнулся, абсолютно спокойно, даже с каким-то удовольствием. Тогда я еще не знал, что происходит со мной, однако осознавал, что это конец чего-то старого и в то же время — начало нового пути.
— Ничего не бойся, мальчик мой. Твоя судьба уже решена. Тебе нужно только отдаться ей… Мы больше не увидимся никогда, но будем вместе, как запад и восток… Прощай! — Он отстранился, хлопнул напоследок меня по плечу и двинулся куда-то вдаль… Не оборачиваясь.

ЭПИЛОГ

… Рио-де-Жанейро. В огромные стеклянные двери крупнейшего в стране книжного супермаркета вошел солидный седовласый мужчина преклонного возраста. Он был одет в белый летний костюм, идеально скроенный по его худощавой фигуре. Народ тут же почтительно закивал и зашептался, глядя в его сторону. Мужчина вежливо отвечал на все приветствия едва заметными наклонами головы. Наконец, он добрался до главного стенда в центре огромного холла и с улыбкой обратился к молоденькой темнокожей девушке-консультанту:

— И что же у нас нынче в бестселлерах? — спросил он на родном ей португальском языке.
— О, дон Эдуардо, какая для нас честь, что Вы лично посетили наш магазин! — Девушка зачарованно уставилась на мужчину, не в силах отвести от него глаз. — Сейчас, просто сумасшедшими темпами, раскупают новую книгу молодого таланта. Писателя…

— Я понял, милая, — засмеялся дон Эдуардо. — Так что же вы до сих пор не продали мне эту замечательную книгу? Несите же скорей, а то передумаю покупать!
Девушка пулей метнулась куда-то к стенду с книгами и уже через несколько секунд лепетала, заворачивая покупку:
— Вы знаете, его роман…он так завораживает… Это просто колоссальный успех! Книга продается во всех странах мира огромными тиражами. Поговаривают, что автор один из Ваших учеников. Это правда? — Девушка каким-то неуловимым движением изловчилась подсунуть писателю его собственную книгу, раскрытую на первой странице.
— Как знать, как знать, — дон Эдуардо, умиляясь ловкостью молодой мулатки, ставил размашистый автограф, — кто чей учитель!
Расплатившись при помощи пластиковой карты, писатель направился к выходу. Уже в дверях он не удержался и торопливо извлек новенькую книгу из упаковочной бумаги. Это была дебютная работа молодого, но уже достаточно известного писателя из Европы, Эдварда ван Даала. Дон Эдуардо открыл обложку и прочитал цитату на первой странице:

” Моя книга — “Рождение Великого” — создана из взрыва двух судеб, которые нашли друг друга. Одной из этих судеб она и посвящается.”

Дон Эдуардо многозначительно улыбнулся и, захлопнув книгу двинулся по улице мегаполиса.

октябрь 2009

 
 

Настроение

13 Сен


На уровень ниже нуля настроение падает,
сезон, из-под носа сорвавшись мотает удочки.
Работа, и правда не волк — и косыми взглядами
на лес не посмотрит, лишь скажет: сыскали дурочку…

И будет давить трудоднями больное темечко,
дразнить бабьим летом и небом открытым солнечным.
А мимо мелькают тела загорелых девочек,
рождая иллюзию счастья в задворках горечи…

 

Тяжелая река

07 Сен

салгир
Это место реально имело быть место в моей больной детской памяти.
Небольшая наша городская речка, хоть и главная в городе, не особо
многоводная – разве что после дождей. Но ивы над ее берегами,
накрывающие журчащие воды, узкие кривые набережные с чугунными
оградами – они так отдают детством, которого у меня толком и не
было.

Это та самая, тяжелая река, как я ее называл, на берегу которой, уже чуть
позже, я любил посидеть с бутылкой пива сам.. Или с очередной
новой девицей… Или с друзьями, вспоминая что-то из прошлого.
Оно, место, частенько наталкивало на разные мысли, когда я
проходил мимо, торопясь куда-то по делам. Оно пыталось говорить.

«Так вот, однажды, я встретил здесь этих уродов…»

***

Так жестоко со мной еще не поступали никогда. К насмешкам-то я давно привык и никогда не парился, когда за мной увязывалась шпана и кричала:
— Урод! Урод!
Мелкие камни летели в спину, я ускорял шаг и скрывался в темном подъезде своего мрачного двора. Иногда, старшие ловили меня в кольцо и толкали друг на друга. От безысходности из уголка рта скатывалась липкая слюна. Тогда улюлюкающая кучка «нормальных» парней брезгливо отпихивалась от меня ногами и я убегал в свою нору.

Так и прошли школьные годы. Никуда не поступив, я устроился работать грузчиком в супермаркет, а через год осиротел. Умерла любимая подслеповатая бабушка, оставив за собой однокомнатную квартирку на первом этаже «хрущёвки» с едким запахом старости, который так и не ушел со временем.
Там-то, за вечно закрытыми толстыми шторами я и прожил последующие два года. По утрам, традиционно убрав кучу дерьма из-под входной двери — я, поглядывая на часы, выскакивал во двор, где ловил взглядом девочку Лену. Она привычно торопилась куда-то на учебу. Я улыбался, предчувствуя наливающуюся эрекцию. Лена же брезгливо отворачивалась и скрывалась за углом дома. Тут же я снова оказывался в своей комнатушке, где зажмурив глаза, в несколько движений сливал семя в вонючую простынь. После чего брил скудные волосенки на подбородке, смаковал жидкий чай, запивая им подгорелую яичницу, и двигался на работу.

Все это было привычно и традиционно…

Пока однажды утром, в выходной, Леночка не поманила меня к себе наманикюренным пальчиком. Улыбаясь и подмигивая. Я суетливо обернулся, не доверяя своим глазам, но подошел. Леночка сморщила носик — никакая улыбка не могла скрыть ее отвращения:
— Тебя ведь Игорь зовут?
— Угу…
— Хочешь меня… поцеловать?
— Это как это? – от неожиданности и смущения появилась слюна, но я нашелся, и тут же вытер ее рукавом клетчатой рубахи, шмыгнув носом.
Лена сидела на окрашенном в зеленый цвет ограждении детской площадки, глядела куда-то за мое правое плечо, и делала знаки. Я попытался проследить за ее взглядом, но она схватила меня за воротник и притянула к себе.
— Так что? – теперь она смотрела в мои глаза, не мигая, и я уже совершенно не знал что делать. – Ну… да?
Она провела руками по затылку и приблизила свое лицо. Розовые губки раскрылись и, уже в следующую секунду обжигали мой рот мифическим поцелуем мечты. От растерянности я растопырил руки в стороны и замычал, препятствуя нарастающему стояку. Её губы пахли табаком и малиной. В глазах моих потемнело, потому пришлось их закрыть.
К тому же, семя уже рвалось наружу, заставляя реветь унылым медведем…

— Блядь, да быстрее же, козлина! – с этими словами Лена прижалась ко мне всем телом, обхватив голову руками, а тело ногами. – Я не могу больше, воняет же!
— Держи… снимаю, держи… Отлично!
Я открыл глаза, непроизвольно двигая тазом. Извечный обидчик Сашка огибал дугой нашу композицию, снимая на любительскую камеру.
— Да-да-да… — кричал он, – Держи его! Лена, улыбайся… Он кончает, блядь, гы-гы-гы — Супер! Ютуб наш!!! – и он заржал, убирая в сумку камеру и пятясь назад. – Валим!
Лена оттолкнула меня ногами в пах, очень болезненно, и рванула за Сашкой. Она плевалась и хохотала. Я обмяк…

Дома я находиться не смог. Я глядел на свое зеркальное отражение в прихожей и гортанно рычал. Там, продолговатое лицо с вытянутой нижней челюстью и тонкими губами не могло скрыть крупных желтых зубов, а скудные усы – уродливой заячьей губы. Бесцветные волосы были скудны, оголяя огромный, формы огурца, лоб. Землистое прыщавое лицо, едва обнаруживало на своей поверхности колючий взгляд маленьких злобных глаз без ресниц. Я швырнул в сторону пластиковую вазу, которая не разбилась — и, не закрывая дверь, убежал к речке. Туда, где любил бывать вечерами. Где сидел под горбатым мостом, подслушивая откровения влюбленных. Туда, где хотел умереть, временами…

Но в этот раз было страшно. Река шумела не так, как обычно – она говорила:
«Войди в меня… я уведу тебя туда, куда ты и не мечтал, дурачок…»

По мосту шла девушка-даун, лет ***-ти, улыбнулась, глядя вниз, и плюнула.
— Ыыыыы… — протянула она.
«Своего видит во мне», — подумал я, но река перебила реальность. Она запричитала тихим шелестом, заставляя покинуть берег. Девушка-даун исчезла, а река говорила уже вслух:

— Зайди… зайди… — и я, раздвинув в стороны гибкие ветви ив, двинулся в сторону шума. В сторону голоса. Вода холодными лапами схватила за щиколотки, став контрастом кипятку в штанах. Я провалился в гул…

***
Постепенно шум стих. Я открыл глаза, но увидел лишь розоватую темноту. Было приятно по всему телу. Шевелиться не было никакой возможности. Да и зачем, когда под телом ощущалась мягкость перины, а лицо вязло в пахнущие легкими духами подушки. Ласковая рука взъерошила затылок, поползла вниз по позвоночнику. Мягкая и тёплая.. Она стала гладить ягодицы. Я ждал голоса. Я знал, откуда-то, голос появится, как только я этого захочу:

— Проснись же, — зашептал Ленкин голос. — Просни-и-ись, соня. У нас мало времени!
Я вздрогнул, зная, что удивляться ничему не стоит. Река так сказала. Потому, предпринял усилие и, развернувшись на спину, постарался среагировать спокойно на сидящую у моих ног голенькую Лену. Она улыбалась, без отвращения, и я знал – она любит меня. Я приподнялся на локтях, стыдливо прикрылся простынёй и скинул ноги с кровати.
— Мне нужно в ванную, — сказал я не своим, страдающим искалеченным «прононсом волчьей пасти» голосом. Легкий шлепок по ягодице сопроводил мой побег.
Из зеркала на меня смотрело лицо Сашки. Сначала испуганно, потом — с интересом. Я стал гладить чистое от угрей лицо тонкими пальцами, целовать их. Ерошить ими мягкие чёрные волосы. Сбросив на пол простынь, я гладил свое тело. Все ниже..

— Ну где ты там, котик? – Ленка выгнулась в постели, пожирая взглядом меня, входящего. – О, да ты готов, аха-ха! Иди…

Вот оно, то, о чем я только мечтал. Было легко, было все понятно, хоть и ново в то же время. Было долго и сладко. Ленка выдохнула протяжно и легла под мою руку, уткнувшись носиком в грудь. Мы засыпали…

***
Во сне река, вдруг, поднялась морскими волнами и несла меня к водохранилищу. Я кричал картавым, снова привычным, голосом. Молил ее выкинуть меня на берег, но она была зла. Она швыряла меня о бетонные борта русла, потом снова поднимала высоко, так, чтобы я увидел изгиб моста о который мне предстоит разбить голову…

— Аааа… — закричал я во сне, тут же проснулся, не прекращая хрипеть уже наяву и, улавливая знакомый запах затхлых простыней. Стало особенно страшно, когда от потного бока что-то отлипло и закряхтело. Я попытался дотянуться до выключателя, но тяжелая рука шлепнулась мне на грудь, а неподъемная нога напрочь припечатала к месту область таза. Под невнятное кряхтение я снова уснул.

Кто-то запел. Хари Кришну. Я думал, что это одно из наслоений сна, пока пение не слилось со звуком будильника. Я разлепил глаза. С трудом. Было непривычно светло – видимо кто-то раздвинул шторы.

Она сидела на краю кровати спиной ко мне и расчесывала скудные волосёнки моей деревянной расческой, собирая на тяжёлом затылке замысловатую гулю. Время от времени, она брала освободившейся рукой очередную шпильку и отправляла ее куда-то к голове. Я кашлянул…
— Ыыыы… — замычала она, повернув лицо в мою сторону. Маленькие округлые глаза стали раскосыми от натяжной прически, крупный рот сложился в дружелюбную улыбку.

— Ты.. это, что тут?! – все что я смог выдавить из себя. – Как?!

— Ыыыы… Ыгорь, приятно… — она откровенно раздвинула жирные ляжки, и стала тереть промежность короткими пальцами. – Хорошо делал. Ты обещал пойти к маме и сказать, что мы будем вместе теперь. Теперь – жениться! Чтобы не ругала. Ыыыыы…
Я увидел как длинные пустые груди заколыхались на жирном животе, когда она двинулась в мою сторону. Такие же, как я видел когда-то в журнале «Вокруг света». Я выблевал кислотой на подушку.

— Пошла вон отсюда, сука!
— Ыыыы… — девка-даунша спешно надела сарафан через голову, схватила в руку огромные трусы и бросилась к дверям. Там она замешкалась, обуваясь. За дверью послышались гулкие шаги и протяжное:

— Ыыыы, в какашку наступила…

Тяжелая река все смоет, подумал я, отправляясь готовить подгорелую яичницу. Ленку, по крайней мере сегодня, я видеть не желал. На работу опаздывать никак нельзя. Нельзя…

4.04.12 moro2500